Голгофа Михаила Кобченко

[Raid]

Дмитрий Балашов
координатор сообщества родственников
узников Офлага «Кальвария» - филиала Шталага № 336
(Литва, Кальвария)
фото автора и из архива Великосельцева Б.Н.


Голгофа Михаила Кобченко

Мне 33 года, из которых уже пять лет посвящены поиску. Поиску как родных, так и совсем не близких мне людей.
На сегодня в моём списке уже около ста фамилий бойцов и командиров, не вернувшихся с Великой Отечественной, следы которых в разное время разыскивали родные, но так и не нашли.
Теперь пришёл мой черёд. Ищу, правда, не с лопатой и щупом, хотя очень бы хотел искать, как мои друзья-поисковики из отряда «Военная археология» и их коллеги из сотен других поисковых отрядов.
Я бы хотел поделиться с вами одной историей, которая непосредственно затрагивала мою семью и не давала мне покоя несколько лет.
Началась она в 2011 году, в Подмосковье на даче, куда каждый год приезжает бабушка моей супруги Клавдия Михайловна Ермоленко. Приезжает пожить вместе с нами и нашими детьми.
Клавдии Михайловне идёт 84-й год, но она с удовольствием копается на грядках и управляется с четырьмя правнуками. Мысль поговорить о детстве и молодости бабушки Клавы пришла мне в голову не сразу. А в своих рассказах она не раз с горечью вспоминала о судьбе своего отца, ушедшего на войну и не вернувшегося с неё. Единственная информация о его пребывании на фронте звучала, как приговор: пропал без вести. И это многие годы воспринималось всеми близкими, как некая истина, с которой приходится жить и в которой уже невозможно усомниться.
Клавдия Михайловна, в девичестве Кобченко, родилась 7 января 1932 года в Курской области на хуторе под названием Цыхманов, что у большого села Томаровка (ныне Яковлевский район Белгородской области).
В середине XVII века для защиты русских земель в этих краях возвели Белгородскую оборонительную черту. От крепости к крепости, от острожка к острожку шли то земляной вал, то засека, то деревянная стена, а на речных бродах стояли частоколы. Все крепости заселяли исключительно служилые люди: дети боярские, стрельцы, пушкари, казаки и черкасы (украинские переселенцы). Именно потомки последних проживали на хуторе Цыхманов.
Клавдия стала первым ребёнком в семье Михаила Филипповича Кобченко. Именно судьба этого человека взволновала меня и о нём пойдет мой рассказ.
По воспоминаниям Клавдии Михайловны, её отец, уроженец Цыхманова, 1910 года рождения, отслужив срочную службу в армии в середине 30-х годов, остался на сверхсрочную. Закончил военно-технические курсы РККА где-то на Дальнем Востоке, а в 1939 году принял участие в советско-финской войне. Вернулся домой за год до начала Великой Отечественной. Был по жизни мирным и спокойным человеком, но война, как будто, преследовала его. Возвратившись с одной, он ушёл на другую - свою последнюю.
А семья его уже осенью 1941 года оказалась в оккупации. Жена с тремя детьми на руках и отцом мужа Филиппом Федоровичем Кобченко были изгнаны оккупантами из родного дома и прожили почти два года в сарае своего же двора.
В то трудное время каждый выживал, как мог. Дед Филипп сумел разжиться лошадёнкой и с её помощью зарабатывал на хлеб кое-каким извозом. От голода спасала коровка, которую он тщательно прятал в лесу - этим и жила семья.
Первая же самовольная попытка детей проникнуть в свой же дом и стащить конфеты у живущего там немецкого офицера была жёстко пресечена дедом Филиппом. Он, участник Первой мировой войны, уже имел опыт общения с немцами и хорошо помнил времена своего пребывания в германском плену.
Человеческая жизнь на оккупированной территории была ничем не защищена. Расстрел мог последовать за уклонение от регистрации или от трудовой повинности, за сокрытие подлежащего сдаче продовольствия или тёплой одежды. Крестьяне были обложены непосильными повинностями. Немецкие власти стремились использовать не только сырьё и продовольствие оккупированных территорий, но и рабочую силу.
Но детские воспоминания об оккупации возвращали Клавдию Михайловну к одному эпизоду. Как-то её мама серьёзно повредила ногу. Началось воспаление, и передвигаться ей приходилось с трудом. Увидев, как мучается молодая мать, немецкий фельдшер оказал ей медицинскую помощь - вскрыл гнойный нарыв и обработал рану. Мама пошла на поправку. Немец обещал заглянуть через несколько дней и посетить больную, но началось наступление наших войск, и гитлеровцы спешно покинули хутор.
На этом, в августе 1943 года, для семьи Михаила Кобченко закончилась немецкая оккупация, однако ни об этом периоде, ни о дальнейшей жизни своих родных ему уже не суждено было узнать.
У меня, после воспоминаний бабушки Клавы об её отце, каждый раз возникал один и тот же вопрос: неужели невозможно ничего узнать о судьбе человека, даже если с момента, когда он ушёл из родного дома, уже минуло 70 лет?
Первым шагом моего поиска стало обращение на сайт «ОБД Мемориал». И сразу попадание – весточка из небытия! На ресурсе я нашёл немецкую персональную карту советского военнопленного, младшего воентехника 733-й автотранспортной роты 309-й стрелковой дивизии Кобченко Михаила Филипповича!
Так, только через семь десятилетий семья узнала первые подробности его судьбы! Благодаря найденному на сайте «ОБД Мемориал» материалу, удалось выяснить некоторые эпизоды жизни Михаила Филипповича после пленения. Для этого необходимо было перевести с немецкого языка все записи из учётной карты. Очень хотелось узнать всё до мельчайших подробностей.
И тут очень помогли основатели и активные участники сайта «sgvavia.ru», посвященного Авиации Северной Группы Войск ВС СССР.
В разделе «Форум» содержался целый список тем по немецким лагерям, расположенным на территории бывших республик Советского Союза и стран Европы. В частности, Александр Ваничкин собирал список умерших в Офлаге «Кальвария», а Геннадий Кушелев осуществлял переводы содержимого карт советских военнопленных. Именно он перевёл на русский язык содержание интересующей меня персональной карты, из чего стало ясно, что Михаил Филиппович умер в плену и был похоронен на лагерном кладбище города Кальвария на территории Литвы.
Далее на основании боевых донесений 309-ой стрелковой дивизии я попытался восстановить события, участником которых был (или вероятно был) Михаил Филиппович Кобченко, с момента его первого боя и до последнего дня жизни.
Осенью 1941 года подразделения 309-й стрелковой дивизии (комдив – полковник Н.А. Ильянцев) в составе 24-й Армии (командарм – генерал-майор К.И. Ракутин) Резервного фронта (командующий – генерал армии Г.К. Жуков) участвовали в одной из первых наступательных операций РККА в Великой Отечественной войне – Ельнинской наступательной операции.
6 сентября 1941 года, после прорыва обороны противника, дивизия совместно с другими частями освободила г. Ельню, что стало первой крупной победой Красной Армии в начавшейся войне. Однако, наступление захлебнулось и в конце сентября части дивизии перешли к обороне, в течение пяти суток удерживая занимаемые позиции и отражая атаки превосходящих сил противника. Нависла угроза окружения.
Согласно приказу, в ночь с 6 на 7 октября 309-я стрелковая дивизия начала отступление в направлении Дорогобуж-Семлёво-Вязьма. Однако кольцо окружения неумолимо сжималось. К полудню 7 октября противник окончательно занял Дорогобуж и двинулся в направлении Семлёво. Части дивизии несколькими атаками пытались прорваться через Дорогобуж, но безуспешно. Из окружения вырвалось не более 200 человек.
В итоге, немецкие войска к 8 октября 1941 года в районе г. Вязьмы окружили 37 стрелковых дивизий и 9 танковых бригад Красной Армии. Окружённые войска вели упорные бои ещё до 13 октября. Согласно немецким данным в «Вяземском котле» было пленено более 600 тысяч бойцов и командиров РККА.
Из персональной карточки военнопленного, доступной на сайте «ОБД-Мемориал», стало известно, что Михаил Кобченко попал в плен 9 октября 1941 года.
В декабре 1941 года 309-я стрелковая дивизия приказом Народного Комиссара Обороны СССР была исключена из состава Красной Армии.
Первым на трагическом пути пребывания Михаила Кобченко в плену стал пересыльный лагерь Дулаг-184 (от нем. Dulag, сокр. от Durchgangslager – пересыльный лагерь) в Вязьме, где сразу пришлось познать весь ужас фашистской неволи.
Лагерь располагался на улице Кронштадтской, на территории недостроенного мясокомбината.
Согласно данным, опубликованным на ресурсе «dulag184.vyazma.info» только в октябре 1941 года в лагере содержалось свыше 25 тысяч человек.
С осени 1941 года до мая 1942 года военнопленные совсем не получали хлеба. Их кормили один раз в сутки болтушкой из протухшей картофельной муки. Вода в лагерь не завозилась, а жителям запрещалось поить пленных. Если же военнопленный по дороге на работу пытался напиться из лужи, конвоиры его пристреливали.
Пленные использовались немцами на оборонительных работах - их заставляли рыть окопы, блиндажи. Тяжёлые грузы на телегах перевозились узниками лагеря, запряженными вместо лошадей. Отстающих и обессилевших расстреливали.
В лагере свирепствовали сыпной тиф и желудочные болезни. Ежедневно от нечеловеческих условий содержания погибало 200-300 человек.
В начале февраля 1942 года военнопленный Кобченко был этапирован в г. Молодечно (Белоруссия) и помещён в Шталаг-342 (нем. Stalag, сокр. от Stammlager – лагерь военнопленных в подчинении Верховного командования вермахта). В персональной учётной карточке указана дата прибытия в лагерь – 19 февраля 1942 года.
По данным статьи, опубликованной на белорусском портале govorim.by, Шталаг располагался в пятистах метрах от улицы Замковой (ныне это территория Станкостроительного завода). Здесь содержались не только военнопленные, но и мирные жители.
Содержание узников было таким же бесчеловечным, как и в сотнях подобных лагерей. Условия, в которых пребывали заключённые, если назвать кошмарными, значит, ничего не сказать. Люди ютились в деревянных бараках, которые совсем не были приспособлены для проживания. Пола в них не было, как не было и потолка. Помещения не отапливалось. Там царили холод, голод и болезни вместе со смертью.
Порою суточная смертность доходила до 300-400 человек. Массовые расстрелы по ночам были привычной нормой. Погибших хоронили в общих ямах, скидывая по сто и более трупов. Позже на территории Шталага-342 было обнаружено 221 захоронение. Всего в застенках концлагеря по официальным данным погибло более 33 тысяч человек.
Относительно дальнейшего пребывания Михаила Филипповича в Шталаге-342 появились определённые вопросы. Через три дня после прибытия в лагерь, а именно 22 февраля 1942 года, он впервые с момента пленения документирован в учётной карте, как «offizier» (офицер) – младший воентехник, что соответствовало званию младший лейтенант. Однако пока архивные материалы ЦАМО РФ его принадлежность к командному составу не подтверждают.
На этот счёт могут быть две версии: первая - Михаил Кобченко всё-таки являлся командиром РККА и по какой-то причине был «разоблачён», а вторая – он сам себя причислил к командному составу, возможно, в надежде на перевод в офицерский лагерь, где могли быть другие (лучшие, по его мнению) условия содержания.
Тем не менее, дальнейшие события развивались в соответствии с вновь открывшимися обстоятельствами.
Михаил Филиппович был переведён в Офлаг (нем. Oflag, сокр. от Offizierslager – офицерский лагерь) «Кальвария», который являлся филиалом Шталага-336 и располагался в небольшом городке Кальвария (лит. Kalvarija), что на юго-западе Литвы. Официально название лагеря звучало так: Oflag Kalvaria – Stalag 336/Z. Литера «Z» обозначала Zweiglager – «филиал».
Точную дату перевода Кобченко в Кальварию пока установить не удалось. Однако, известен день, когда его жизнь оборвалась - 9 января 1943 года.
Узнав эти подробности о судьбе Михаила Филипповича, наша семья вместе с Клавдией Михайловной в мае 2013 года отправилась в Литву, чтобы посетить последнее пристанище её отца, нашего прадеда и прапрадеда наших детей. Заранее вооружившись контактами жителей города, которые могли знать некоторые подробности из истории лагеря, мы отправились в путь.
Решив предварительно ознакомиться с местом, куда мы направимся, я получил интересную и, в определённой степени, знаковую информацию. Оказывается, такое благозвучное для уха название «Кальвария», по латыни (Calvaria) обозначает Голгофу – то самое место, где распяли Иисуса Христа! Я воспринял это, как некий символ - сын человеческий, подобно сыну божьему, принял мученическую смерть, пусть на другой, но на Голгофе!
И вот наша «экспедиция» в составе девяти человек, включая троих детей в возрасте от одного года до пяти лет, 5 мая 2013 года достигла литовского городка Кальвария. Сегодня этот город, с населением менее пяти тысяч жителей, является центром самоуправления Мариямпольского уезда.
Бывший филиал Шталага-336 – Офлаг «Кальвария» находился на окраине города и даже сейчас часть строений стоит на том же месте. Сохранились они, правда, уже в заброшенном виде, но одна из построек и сейчас служит жилым домом.
Вот как описывает Офлаг, бывший его узник, советский лётчик, Борис Великосельцев:
«9 ноября 1942 года нас привезли в Литву, в городок Кальвария. На окраине этого города стояли два кирпичных трёхэтажных здания, это было лагерь военнопленных офицерского состава. В первом здании размещался госпиталь, он занимал второй и третий этажи, а на первом находились комнаты с двухъярусными нарами, расположенными в центре. Вот здесь нас и поместили.
Это был первый блок лагеря, он же госпиталь. В нём сортировали пленных, составляли на них списки, выявляли евреев, которых, не задерживая комплектовали в группы, уводили за город и расстреливали. Это было ясно, так как обратно привозили на телегах одежду и сгружали в склады.
Во втором блоке размещались два батальона военнопленных, из которых формировались команды для отправки в Германию и третий - обслуживающий персонал: повара, дровосеки, и т. д.
За пределами проволоки стоял третий блок, в нём размещалась группа разведки абвера «Цепеллин». Немецкий гарнизон был невелик: комендант, три наблюдателя, кое-как говорящих по-русски, и взвод охраны. Днём часовые стояли только на вышках, а по ночам патрули ходили вдоль колючей проволоки с внешней стороны в сопровождении собак. Проход из блока в блок был запрещён».
Ещё до нашей поездки я через форум «sgvavia» наладил контакт с местным жителем Яном, который сообщил о том, что на территории бывшего лагеря военнопленных в 70–80-е годы находился военный городок, и дислоцировалась воинская часть Советской армии. Военнослужащие при проведении земляных работ периодически натыкались на человеческие останки, что указывало на наличие здесь каких-то захоронений. Ну, и конечно, весомым свидетельством нахождения здесь лагеря стали воспоминания местной жительницы, на глазах которой разворачивались те далёкие драматические события. С её слов была составлена схема кладбища и нанесена на современную карту.
И вот мы на месте! Въехав на территорию бывшего лагеря, мы остановились и решили расспросить поподробнее у местных об этом месте. Нас дружелюбно встретили жители окрестных домов. Узнав, что мы родственники погибшего и похороненного здесь командира Красной Армии, они сразу же предложили свою помощь.
Просим провести нас к Яну и через несколько минут мы уже общаемся с его отцом. Оказывается, самого Яна нет дома, он в рейсе (работает дальнобойщиком), но здесь живут его родители, а отца тоже зовут Яном (мы его между собой называли Ян-старший).
Мы знакомимся. Ян-старший повествует нам о своей службе, о том, как остался здесь жить после распада Советского Союза, о бывшем Офлаге и лагерном кладбище, которое не обозначено ни на одной карте. Нас тепло принимают, мы общаемся, будто старые знакомые, вокруг бегают наши детки, бабушка Клава внимательно слушает рассказ Яна-старшего.
Сегодня по соседству с полем-кладбищем стоят новые жилые дома, и нет практически никаких свидетельств, напоминающих об ужасном прошлом этого места. Среди местных жителей ещё есть свидетели тех драматических событий, и они помнят, как подкармливали, чем могли, наших военнопленных.
Смертность лагеря была особенно высокой в зимнее время, ведь бараки не обогревались, и люди, заболев, не имели возможности получить серьёзную медицинскую помощь, хотя наши медики, тоже из числа военнопленных, делали всё возможное, чтобы спасти заболевших. Об этом мы смогли узнать благодаря воспоминаниям Бориса Николаевича Великосельцева, одного из узников Офлага, пережившего плен. Родственники Бориса Николаевича любезно предоставили часть его воспоминаний с надеждой, что они откроют еще одну неизвестную страницу трагедии Великой Отечественной войны.
«Госпиталем руководил главврач Ежов, он был очень опытным врачом и сделал для военнопленных много. Вечерами при коптилке он собирал персонал и ходячих больных для читки книг. Читал он сам и делал это умеючи. Я с удовольствием присутствовал на этих чтениях и прослушал «Похождения бравого солдата Швейка», удивляясь смелости Ежова, выбравшего такую литературу, ведь среди слушателей могли быть и недоброжелатели».
Несмотря на то, что Офлаг предназначался для среднего и старшего начальствующего состава РККА, условия содержания военнопленных практически ничем не отличались от обычных лагерей. Большинство смертей в лагере пришлось на осень 1942 года и зиму 1943 года. Именно в этот период и умер Михаил Кобченко.
Из воспоминаний Бориса Великосельцева:
«Зимой 1943 года смерть унесла жизни многих военнослужащих, их истощённые тела больше похожие на скелеты, обтянутые кожей, складывали на раскладушках под лестницей. Днём приезжала подвода, мёртвых грузили на телегу и увозили.
Персонал лагеря, включая полицаев, состоял из тех же бывших военнослужащих Красной Армии. Среди них встречались разные люди, как невольно исполняющие эти обязанности, так и сами предлагавшие свои услуги. Основная часть узников, по мере возможности, помогали друг другу, и в лагере даже велась подпольная деятельность.
Каждый блок имел своего коменданта, начальника полиции, полицаев и переводчика — вся эта команда была из русских, вернее, в основном из украинцев, и не имела права не только выходить за проволоку, но и перемещаться из блока в блок. Когда нашу группу доставили в первый блок, его комендантом был Коваленко, а его заместителем Иосиф Скляренко, начальником же полиции Головань.
Последние двое носили советскую форму и знаки различия - оба были старшими лейтенантами. Если Головань был уравновешенным, спокойным и сдержанным, то Скляренко был вспыльчивым, грубоватым и часто «распускал руки», общаясь с пленными.
Особое место занимал Коваленко — это был ярый антисоветчик. Он сам себе придумал форму, в которой яркая расцветка смотрелась причудливым фасоном. Его быстро перевели в третий блок, где он занял своё место, а комендантом стал Скляренко из первого блока.
В один из дней оказалось, что писарь блока убывает с маршевой ротой в Германию. Надо было составить список вновь прибывших, и Головань решил поручить это кому-либо из новеньких. Он поинтересовался, кто имеет приличный почерк. Илларионов, опередив всех, назвав мою фамилию, указал на меня. Мне принесли бумагу, чернила и сообщили, в какой форме этот список должен быть составлен. Я его написал, и моя работа очень понравилась Скляренко. А когда он выяснил, что я такой же список могу составить и на немецком, то тут же сделал меня писарем блока.
Полицаи в лагере Кальвария были «мирными» и, кроме возможности получить лишний черпак баланды, они других привилегий не имели».
После встречи с Яном-старшим мы направляемся к полю, где было когда-то организовано то самое лагерное кладбище. Здесь, возле одинокого дерева, возлагаем цветы мы – его дети, внуки и правнуки.
Наша литовская миссия не закончена. Мы заезжаем ещё на побережье Балтийского моря, чтобы дать немного отдохнуть нашим малышам, так уставшим от длительной поездки по Литве.
По возвращении в Москву я предпринимаю первые шаги для увековечения памяти узников Офлага «Кальвария». На запрос прямых родственников в ЦАМО РФ об уточнении судьбы Михаила Филипповича Кобченко, получен официальный ответ, подтверждающий факт гибели и захоронения Кобченко М.Ф. на кладбище в городе Кальвария (Литовская Республика).
Именно этот документ мы отправляем в Управление по увековечению памяти защитников Отечества Министерства обороны РФ. Ожидание ответа затянулось на полгода, и, не дождавшись его, звоню сам. Мы беседуем с руководителем Отдела по увековечению памяти защитников Отечества Фомичёвым, который предлагает нам самим поработать над этим вопросом и обратиться в консульство МИД РФ в Литовской Республике, а также к руководителю литовской общественной организации «Институт Военного Наследия» (г. Вильнюс) Юрису Тракшялису, что я и делаю.
После телефонного разговора с секретарём консула, мы договариваемся о передаче списка погибших в лагере в консульство РФ. Всего в перечне 603 имени. Факс с письмом уходит в Литву 28 октября 2014 года.
Через месяц приходит ответ, в котором говорится о неких сложностях, возникших по причине отсутствия обозначения границ кладбища и его официального статуса в реестре памятников Литовской Республики. Консульство обещает провести архивно-поисковые работы на месте кладбища и добиться включения его в реестр памятников культурного наследия.
После получения ответа мы связываемся с Юрисом Тракшялисом, бывшим офицером Советской армии, проживающем в Литве. Именно Юрис и его коллега по институту Владилен Мордвинов проясняет ситуацию с памятником. Работы по этому вопросу ведутся ими уже не один год. На основе материалов сайта «ОБД Мемориал» проведена большая поисковая архивная работа, а также подготовлен проект памятника и достигнута договоренность с местной администрацией.
Но почему-то безмолвствует МИД РФ в лице консульства. Не вдаваясь во все тонкости организационной работы, мы принимаем решение больше не ждать, ведь на дворе уже конец 2015 года.
Хотя стоит ли упрекать нынешних российских и литовских чиновников в нерасторопности, если весь советский послевоенный период это трагическое место оставалось безымянным! В войну пропадали без вести люди, а в мирное время без вести пропала совесть!
Сейчас мы завершаем уточнения по спискам, ведь сведения, имеющиеся в немецких персональных картах советских военнопленных, серьёзно разнятся с персональными данными донесений РККА о потерях. Некоторые военнопленные, отмеченные в немецком учёте как командиры Красной Армии, таковыми не являлись. По данным наших архивов, 38 человек из них числятся, как младший командный (сержантский) состав, а 101 человек как рядовые. Почему такие разночтения? На этот вопрос тоже предстоит ответить, хотя имеются определенные предположения.
Мы, родственники замученных в немецком плену воинов, хотим обозначить скорбное для нас место, чтобы люди, проходящие мимо, помнили о прошлом и, хотя бы на минуту, могли задуматься о тех трагических событиях. Тем более что каждый год в эти места приезжают родственники узников лагеря и им очень бы хотелось иметь возможность возложить цветы не просто на поле, никак не напоминающее об ужасном прошлом, а к специально обозначенному месту увековечения памяти жертв тех событий.
На сегодня перед нами стоит задача по сбору средств на установку памятного знака на том месте, где трагически оборвались жизни наших родных, да и не только родных, всех наших соотечественников, принявших смерть на чужой земле, вдалеке от своих близких.
Большинство представителей новых поколений тех семей, чьи родные погибли в концлагере, могут и не знать о том, что где-то в Литве нашли свой покой их деды и прадеды. Но кто-то должен обязательно сделать так, чтобы они узнали об этом!
Заключенные Офлага в городе Кальвария - бойцы и командиры Красной Армии сохранили верность присяге, отдав самое ценное - свои жизни, но так и не узнали, когда пришёл День Победы!
В заключение хотелось бы назвать имена тех, кто участвует в нашем деле. Это Анатолий Абрамчев, внук старшего лейтенанта Кроткова Сергея Николаевича, погибшего в лагере. Именно Анатолий стал зачинателем дела увековечения памяти заключенных Офлага «Кальвария». Много информации было им собрано о лагере и подробностях жизни заключённых, именно он нашёл родственников советского лётчика Бориса Великосельцева, пережившего плен и написавшего об этом воспоминания.
Анатолий составил таблицу на умерших в лагере за период его существования, сохранив при этом электронные копии персональных карт военнопленных с сайта «ОБД Мемориал».
Не менее важную и скрупулёзную работу провел Сергей Кудрявцев, благодаря чему на том же сайте «ОБД Мемориал», были установлены действительные воинские звания и последнее место службы военнопленных в период их пребывания в рядах Красной Армии.
Основатели сайта «sgvavia» и модераторы форума Александр Ваничкин и Геннадий Кушелев - наши главные герои, без них мы не смогли бы вообще встретиться и объединить свои усилия в нашем деле. Это, пожалуй, ключевые участники нашего проекта - за что им низкий поклон!
Работа продолжается, на форум периодически заходят родственники военнопленных, просят помощи в установлении подробностей судьбы их близких, спрашивают совета, как лучше организовать поездку в Литву, и пишут потом отчёты о ней.
Сейчас важно объединить наши усилия и наконец, установить памятный знак, чтобы окончательно не потерять возможность, хоть как-то увековечить место для будущих поколений, ведь пока мы помним, есть надежда, что уроки прошлого позволят нам не натворить фатальных ошибок в будущем.


Биография Бориса Николаевича Великосельцева
Родился 16 октября 1912 года в селе Борисово-Судское Вологодской области. Отец из служащих, мать - из семьи священнослужителей. В декабре 1917 года после развода родителей переехал с отцом, средним братом и бабушкой в Белозерск. Отец был председателем Белозерского уездного исполкома и председателем районной организации ВКП(б). В 1919 году отец уходит на фронт. В 1921 году мама забирает Бориса и брата в свою новую семью. Отец умер на фронте от тифа. С 1924 по 1930 годы Борис живёт и учится в Белозерске, а в 1930 году переезжает к бабушке, которая к тому времени уже жила в Ленинграде у старшего сына. В Ленинграде он оканчивает курсы и устраивается в Ленпроектдор на изыскательские работы. В 1934 году призывается в армию. В армии попадает в школу парашютистов-диверсантов, созданную при лётной части № 2466.
Позже школа переросла в парашютно-десантную бригаду особого назначения (3 АБОН) им. С.М. Кирова. После службы в армии Борис Николаевич поступает на работу в аэроклуб. Такие клубы в то время открывались во всех районах города. 15 января 1940 года он призван на финский фронт в составе разведгруппы. После окончания Финской войны в марте 1940 года он возвращается в Ленинград, в аэроклуб. За 1940 год он совершил 46 парашютных прыжков. Великая Отечественная война застала его на лётном поле во время учений. В августе 1941 года он был направлен в посёлок Кавголово в центр по подготовке разведчиков и партизан. В выданном удостоверении значилось, что Борис является командиром партизанского отряда. В это время немцы через Новгород и Старую Руссу двинулись к Чудову, где была размещена наша техника и самолёты. Надо было ехать туда и перегонять самолёты и технику. Вылетели с аэродрома в Чудово 21 августа и тут же вынуждены были принять бой. В этом бою самолет Великосельцева был сбит. В сентябре он добрался до базы партизанского отряда, собрав по дороге два взвода из оказавшихся в лесах красноармейцев. Чтобы пробраться к своим, надо было с боем переходить линию фронта. Во время этого боя Великосельцев был ранен, попал в госпиталь. Началась гангрена, и врачи приняли решение ампутировать ногу. Но Борис наотрез отказался от операции. Ногу вылечили с большим трудом… После выздоровления в мае 1942 года был назначен помощником командира партизанского отряда. После одной из забросок в тыл немцев, отряд был разбит. Борис, пробираясь к своим, был ранен и попал в плен. Это было 13 сентября 1942 года. Сначала его собирались повесить и уже накинули на шею петлю, но потом, выяснив, что он не просто партизан, а лётчик, смертную казнь отменили («Мы лётчиков не вешаем…»). Так Борис Николаевич попал в первый лагерь, который находился в Выре, и где ему исполнилось 30 лет. В ноябре военнопленных через Гатчину отвезли в Литву, в городок Кальвария. 30 октября 1943 года наметили к отправке из лагеря команду, в которой оказался и Борис Николаевич.
Заключенные в лагере вели активную подготовку к побегу, которая сорвалась. И теперь они решили бежать из вагона, выломав доски пола. Побег удался, но на четвёртый день кто-то из местных выдал беглецов полицаям. Всех переловили. Фашисты принято решение отправить сбежавших в «Шталаг» ХI A в г. Альтенграбов. 4 декабря 1943 года перевод в г. Бернбург. В этом лагере Великосельцев также собрал группу, и началась подготовка к побегу, который на этот раз оказался довольно простым делом. 25 декабря 1943 года в Рождество убежало 16 человек. Через месяц всех переловили. Бориса Николаевича с другими офицерами отправили в штрафной офицерский лагерь в г. Нахтерштедт. Из этого лагеря тоже были попытки побега. 11 апреля 1945 года было объявлено об эвакуации лагеря. Ночью, перерезав проволочное ограждение, большая команда военнопленных совершила побег. Часовых не было, немцы тоже собирали свои пожитки и ослабили внимание. Борис Николаевич тоже среди 20-ти убежавших. Война подошла к концу, союзники освободили г. Нахтерштедт. Теперь опасаться было нечего. После «путешествия» по Германии и Польше Борис 24 сентября 1945 года оказался в Козельске. Там прошел проверку, заполнил необходимые бумаги и написал автобиографию. Через месяц пришло подтверждение из НКВД. В итоге, его восстановили в звании, выдали документы, деньги на дорогу и вперед! Получив 6 декабря справку о том, что прошёл спецпроверку ОКР «СМЕРШ», Борис Николаевич отправился домой. Вернувшись в Ленинград, пошёл работать в ту же организацию, с которой начинал в 1930 году. Женился. У него три сына и две дочери. Скончался 13 января 2000 года на 88-ом году жизни.

Биография составлена Ириной Казанцевой, племянницей Б.Н. Великосельцева.


1.Бывший 2-й блок офлага Кальвария (фото 2013 г.)
2.Окно того же барака...
3.Здание бывшей комендатуры офлага.

[Raid]

4. Место, где стоял 1-й блок офлага.
5. Поле, где захоронены военнопленные.
6. Групповое фото родственников М.Ф. Кобченко.

[Raid]

7. Карточка военнопленного М.Ф. Кобченко.
8.
9. Михаил Филиппович Кобченко.

[Raid]

Кобченко Филипп Федорович и Анна Михайловна.