+7(903)202-21-01
- Дай-ка глянуть на твою радость житейскую, морячок, - обратился Алексей к парнишке в бушлате, только что докурившему самокрутку через самодельный мундштук.
- Что, приметная вещица? - С довольной улыбкой протянул на демонстрацию своего изделия еще горяченький от сгоревшего табачка мундштук молодой парнишка.
- Цэкава вещица, - на украинский манер, крутя в руках, подытожил Алексей.
Мундштук действительно был сделан, как говорят складно. Деревянная основа, на край которой надевалась пластиковая трубочка, удерживаемая стальной пружинкой, что позволяло утопить основание мундштука на всю глубину трубки. Эта же пружина не позволяла слететь с основы трубке, держателю сигаретки или того, что вставить. Удобно и чистить, и курить приятно. А главное, можно выкуривать всё до последней крохи табачка. Пущенная поверху цветная проволочка придавала мундштуку некую, не военную, изящность. Алексей сразу понял, из чего сделана трубочка.
- А за медальон замполит не взгреет? Имущество страны советов, как-никак, за порчу и под трибунал загреметь не долго, - с настороженностью заметил Алексей, понимая, что наконечник мундштука изготовлен из обрезанного медальона.
- Не дурней, прочих, - и морячек извлек из внутреннего кармана для полной убедительности эбонитовую капсулу медальона. – Да их сегодня здесь по округе сотни без всякой надобности, бери не хочу.
- Это верно, - со вздохом отчаянья согласился Алексей, - понакосило нашего брата, на кладбище и то просторней будет. Жаль, только, что маленькие их сделали, я про медальон. Хотел письмишко сховать туда, ну так на случай, ежель Господь не доведет до семьи добраться. Так как ни старался, всё впустую, не влезает. Нацарапал меленько, всунул кое-как, не письмо – записочка получилась какая-то.
- Ты эту хрень давай бросай. Фашиста бить надо, а не письма прощальные писать. Что, помирать собрался? Не рано?
- Да я пожил бы, конечно, а как по сторонам посмотрю, жутковато становится, не выдюжу, боюсь. Ты вон, гляжу, себе намерял лет сто?
- Сто – это хорошо, а проживу я 85 лет, не меньше, - уверенно прозвучал ответ.
- Сам придумал или подсказал кто? И Алексей с ехидной улыбкой закачал головой.
- Не веришь? А зря. Тут вот какое дело. Когда деда моего отпевали, а он перед войной как раз, Царствия ему Небесного, так я после отпевания со старцем одним разговор имел. Нет-нет, не про жизнь ими обещаемую ту загробную, а про нашу - земную, для людей, значит. Знает ли он, этот Божий человек, сколько ему или мне пожить доведется. Я его так и спросил, а чего думаю вокруг, да около, ходить. А он так лукавенько глянул и говорит, что за себя знать не знает, а за меня говорит, отпевать, мол, будут, как и деда, когда и мне столько же, сколько и ему, исполнится. Я ему тогда было, объяснить хотел, что меня никто отпевать не будет и что предрассудки эти последние дни доживают, да он слушать не стал, ушел.
- Так ты из набожных, что ли будешь?
- Каких?
- Верующих?
- Да уже и сам понять не могу, такого нагляделся, сомневаюсь…. Нечто, если он есть, такое допустить можно? Если бы безбожников допустим, так ведь нет, всех подряд и больших и малых. Да ладно, я не об этом. Деду-то моему 85 было, когда его отпевали. Стало быть, и мне будет столько же, значит, выживу я в бойне этой проклятущей. А главное что? - Задал вопрос сам себе парнишка. - А то, что старец этот знать не знал, и не мог он знать про то, что деда моего в этот день отпевали. Поп-то на дом приходил, а в церковь я по просьбе бабки моей, за свечкой сразу приперся, тогда. Видишь, какая картина получается. Мне сейчас 22, а на дворе сорок второй. Ты прикинь, я еще в следующий век загляну. Вот только фашиста разобьем и заживём тогда.
- Не понял. Так верующий или нет? - Не унимался Алексей.
- Верующий, не верующий. Вот я скоро год воюю, а знаешь, скольких мне пережить пришлось? Из каких передряг живым вышел? Вон с последней атаки нас только четверо с поля приползли. Как тут не поверишь? Есть что-то там, может не для всех, но точно есть, и старец этот сказал же мне. Наврать не должен, маманя говорила многое из того, что он говорит, сбывается. Его даже боятся, поэтому некоторые. Вот ты спрашиваешь, верующий или нет, а обращение товарища Сталина слыхал как начинается? «Братья и сестры», сам читал, на пустом вождь народов не может так, есть видать что-то. А посему как, дед буду жить 85, не меньше. Ты вот за медальон спрашивал, а я в нем иголку да карандаш таскаю, чтоб не потерять. Так-то вот, - с некой гордостью закончил матрос.
- Так что ж, если убьют тебя, так и адреса никто не узнает, маманька то, поди, ждет?
- Вот неугомонный, говорю ж, что не убьют, а он знай за своё. А маманя ждет, конечно ждёт, я обещался вернуться, и вернусь. Между прочим, при мне трое заполнили медальоны, и все трое уже того, нету. А на счет погибших и родным отписать, так партия никого не оставит, для этого Советскую власть везде и ставили, чтоб всем и обо всех забота была. Мы все тут переписанные, и там знают и учтут. И кому надо, сообщат.
Война, война. Судьба страны и миллионы судеб её защитников, переплетённых и скомканных в единый клубок, в котором все перепуталось до степени слияния и противостояния, и нет возможности разглядеть, где черное, а где белое, правое или левое, верное или лживое…. И правда, и вера, и надежды были у каждого свои.
Алексея в этот же вечер с группой артиллеристов отправили к станции за снарядами, которых не хватало, а морские пехотинцы, поутру, пошли на штурм не взятой накануне высоты, да так там все и остались лежать, не добежав до вражеских позиций. А через месяц довелось Алексею увидеть в руках одного из пехотинцев тот самый рукодельный мундштук. Цэкаву вещицу. И поинтересовавшись, узнал он, что новый владелец мундштука, стаскивал убитых с поля боя, после того, как немец отступил, и среди убитых был матросик, у которого при себе не было документов, но был вот этот мундштук, сделанный из липовой ветки, части медальона, пружинки и цветной проволоки. Ни закапывать же в землю столь нужную и симпатичную вещицу.
- А крестик на нем был? - неожиданно для себя самого поинтересовался Алексей.
- Был кажись, точно был. При нем, окромя этого мундштука и крестика, ничего, бушлат и тот вдрызг, разрывными шмаляли. Медальон ещё был, да только он в нем карандаш таскал. Чудны твои дела Господи, карандаш таскал, а даже записки не написал. А ты почто спросил? Не земляк часом? Его-то без имени, сообщить надо бы, если знаешь.
- Да нет, не знаю. Виделись мельком, да вот мундштук этот помню.
Алексей вспомнил молодое лицо морячка, его рассказ, про отпевание деда. Ту уверенность, что проживет не меньше 85 лет и в следующий век заглянет.
- Старец ему, видите ли, сказал, что его, как и деда, отпевать будут в том же возрасте. Никто тебя отпевать не будет, прав ты оказался. ЕРУНДА ВСЁ ЭТО, - сказал сам себе Алексей и, попрощавшись с пехотным, пошел восвояси.
Параллельно стоящие длинные линии гробов, обитые красным сукном с водруженными поверх солдатскими касками и живыми цветами, не могут оставить равнодушными ни одно сердце, народа пережившего ад войны. А белеющие листы с отпечатанными восстановленными именами, как тиски сжимают нутро, выдавливая слезу даже у стойких и бывалых. В каждом по десятку бойцов, а в иных и по два, сложивших свои головы на полях сражений. Поднятых поисковиками, съезжающимися сюда со всей некогда огромной страны под величественным названием СССР. Страны, народ которой, не смотря ни на что, сумел одолеть врага.
Этот год особенный, ещё бы, 60 лет как закончилась война. Круглая дата и поэтому, всё более торжественно. И отрядов в эту весеннюю вахту больше, и результат говорит сам за себя.
Вокруг гробов стоят, склоняя головы, поисковики, отдавая последнюю дань героям, спасшим мир. Это они под дождем и в мороз, стоя по колено в ледяной воде болота, ям и воронок выцеживали останки солдат и командиров той войны. Пропускали сквозь пальцы ил и грязь с целью найти хоть малую зацепку на восстановление имен павших. С трибуны звучат слова благодарности и поздравлений с великой датой Победы, но их практически никто не слушает. Внешне находящиеся все вместе, каждый в душе находился с тем, кого поднял и донёс сюда.
- Вов, а Вов, толкая плечом рядом стоящего парнишку, шёпотом, чтоб никого не беспокоить, задавала вопрос молоденькая девушка.
–А ты не знаешь, в каком гробу морячок наш?
- Какой морячок?
- Тот, у которого якорь на пряжке, которого подымали.
- Да понял я, понял. Вон гляди по правому ряду в восьмом, нет в девятом. Точно, в девятом.
-Точно?
- Конечно, точно, я сам укладывал. А тебе зачем?
- Хочу сама гроб понести, хоть чуть-чуть. Я ведь его всего сама собрала. А скоро уже?
- Скоро, скоро. Сейчас батюшка отпоет их, и понесём.
- А как ты думаешь, сколько ему тогда лет было? - Не унималась девчушка.
- Думаю 22, не больше, череп, зубы, молодой совсем, - навскидку определил парнишка.
- Значит 22, плюс 3, плюс 60, получается, сегодня ему было бы 85.
Под скорбную музыку ручеёк гробов, несомый поисковиками, потёк в сторону братской могилы, а ручеёк отпетых солдатских душ ровным строем уходил ввысь весеннего неба. И поисковики, несущие в гробах останки, и солдаты, уходящие в небеса, были примерно одного возраста с разрывом в 60 лет.
А сверху светило весеннее солнышко, и где то там, в вышине, улыбающийся старец монах наблюдал встречу деда и внука, ждавших друг друга все эти годы.
Геннадий Арбузов.